Ребров: Он с левой хлобысь - и всё! Я даже испугаться не успел

Вратарь «Спартака» Артём Ребров — о трансфере Селихова, обременяющем капитанстве и отцовском ремне.

Спартаковский голкипер решил на время прекратить общение с прессой и сконцентрироваться на тренировках. Мы словно предчувствовали эту ситуацию и сделали большое интервью с Ребровым в конце декабря.

«До перехода в “Спартак” никто не обращал внимания на поцелуи штанг»
— Вы рассказывали, что у вас дома нельзя говорить слово «чемпионство». Священная тема?
— Я в «Спартаке» уже шесть лет, и каждый год столько про чемпионство говорят. Ко мне сосед на улице подошёл и спросил: «Ну что, в этом году-то возьмём?!» Я сначала даже не понял, о чём он. Все об этом твердят постоянно, а сейчас как раз стали меньше мусолить эту тему.

 — Верите, что можно накаркать?
— Да, поэтому мы и не говорим об этом.

 — Вы суеверный человек?
— Ну, не то чтобы… Если я встал не с той ноги или чёрная кошка дорогу перебежала — даже не замечу. Но есть вещи, о которых лучше говорить по факту.

 — Когда первый раз поцеловали штангу?
— Ох эти штанги. Многие мне говорят, мол, Ребров пиарится, больной псих, у него с головой проблемы. Друзья постоянно подкалывают. Самое интересное: когда я играл в «Сатурне» и «Шиннике», никто даже внимания не обращал на это. Как только я пришёл в «Спартак» — началось. Первый раз помню, сделал это в Раменском. Хорошо сыграли, и я продолжил ритуал.

 — Вы ведь не только целуете штангу, но и что-то ей говорите?
— Да, у нас целый диалог. Я знаю, что это не безумие. Тут есть что-то своё, духовное. Был сезон, когда кто-то посчитал попадание мячей в каркас наших ворот. Даже нарисовали табличку. После этого не было ни одной штанги до конца сезона! Тут хочешь — верь, хочешь — нет.

 — Вы религиозный человек?
— Лет 10 назад узнал, что бабушка меня втихаря в деревне крестила. С каждым годом больше и больше углубляюсь в веру, не переходя какие-либо грани. Я хотел поститься, но спортсмену это тяжело сделать. Мы с Катей стараемся водить детей в церковь по воскресеньям. Конечно, мы им ничего не навязываем — вырастут и сами поймут, надо ли им это, но какие-то основы мы хотим заложить. Платон видит, что я в церкви крещусь и повторяет за мной. У нас для каждого сына есть икона с изображением ангела-хранителя. Планируем их повесить над кроватями.

 — Почему в декабре занялись благотворительностью?
— Получается так, что по ходу чемпионата нет времени. Да и у нас давно была договорённость с ребятами из фонда борьбы с лейкемией. Сейчас самый удобный момент. И у нас нет игр, и повод появился, чтобы поздравить, подарочки принести.

 — Вне этой акции занимаетесь благотворительностью?
— Да, конечно. Раньше мне не хотелось об этом говорить, но недавно люди из благотворительного фонда объяснили, что неправильно скрывать такие вещи. В Европе это везде освещается, а у нас делают втихую. Так рождается убеждение, что футболисты зажрались и никому не помогают.

 — Кому помогаете?
— Детским тренерам, разным фондам. Для этого не нужны большие деньги — достаточно приехать с майками, зефиром, печеньем. Люди довольны, улыбаются. Казалось бы, мелочь, а мне объяснили, что много людей из тех регионов, где проблемно купить даже зефир, не говоря уже о майках.

 — Другие футболисты «Спартака» занимаются благотворительностью?
— Да, много раз видел, что ребята приходят и говорят: «Надо скинуться». Например, кому-то нужно инвалидное кресло или в детском доме крыша протекла. Как-то раз Володя Гранат приносил листочки из детдома. Каждый берёт себе один — у кого написано костюм, у кого — велосипед. Иногда по два листочка берём. Каждый футболист покупает и сам привозит подарок. К Карпину пришла повариха, которая очень долго работала в «Спартаке». Я был свидетелем этой ситуации и помню, как она приезжала. Карпин оплатил ей операцию.

«В детстве могли и ремешочком дать»

— Ваша сестра живёт рядом с вами?
— Да, через дорогу. Сейчас мы с ней большие друзья, а в детстве часто собачились. Хотя если мы во двор выходили, она там за меня глотки готова была рвать. Все знали, что у меня такая сестра, что лучше со мной не связываться. Я был тюфиком, а она — с характером.

 — В детстве попадали в какие-то передряги?
— Меня папа так воспитывал: «Если я узнаю, что дерёшься, то я тебе ещё сам добавлю». Он всегда считал, что любой вопрос можно решить человеческим языком. Обычно ничего такого не происходило, но однажды пришли драться двор на двор.

 — И вы тоже?
— Да. Когда все собрались, то решили: «Чтобы всем не драться, вы выдвигаете одного пацана и мы». Вся наша братва отступила, и я остался один впереди. А отец из окна смотрел. Напротив меня оказался какой-то чудак. Он мне с левой хлабысь — и всё! Очнулся — какие-то люди вокруг стоят, а ребята уже разошлись. Я даже испугаться не успел, если честно. А ещё у меня голова побитая. В общем, нормальное детство было.

 — А голова почему побитая?
— А вот тут видно (показывает затылок)? Раньше рядом с домами были турники. У меня друг крутанулся на перекладине. Я за ним повторил и со всего маху рухнул на асфальт. Весь в кровище был, когда сестра пришла. У меня вообще было славное детство. В деревне летом костры жгли, по деревьям лазили, шалаши строили, даже браконьерские сетки с рыбой пытались воровать. Так до 12 лет и жил.

 — С кем?
— Наша компания: я с сестрой и двоюродный брат с сестрой — у нас был свой график. Мы каждое утро встречались и делали уроки — писали, что-то рисовали, читали, потому что папина мама была учительницей. Потом нам надо было покормить свиней. Как расправлялись с этим, могли до обеда заниматься своими делами: на великах катались, рыбу руками ловили, горох собирали, в лесу в войнушку играли. Тем более в Смоленской области была настоящая война. В лесах много всяких пуль и снарядов сохранилось. Мы даже каски откапывали, возили их в музей.

«Для меня было облегчением отдать капитанскую повязку»
— Мы недавно спросили Широкова, кто самый интеллигентный футболист. Он назвал вас дипломатом. Как думаете почему?
— Приятно было слышать такое от Романа. Мне отец всегда говорил, что с любым человеком можно найти общий язык. Я стараюсь жить по такому принципу: нравится мне человек, не нравится — надо постараться урегулировать отношения.

 — Со всеми тренерами удавалось найти общий язык?
— Да. Хотя были моменты, когда я злился, приходил домой и сокрушался: в этом году-то возьмём?!" Иногда я был в корне не согласен с решениями, но ничего не высказывал. Понимал, что есть другие мнения, есть субординация.

 — Были удивлены, когда вас сделали капитаном «Спартака»?
— Естественно. Все были удивлены. Думаю, помогла как раз та самая дипломатия. Спасибо папе, что привил это.

 — Вратарю тяжело общаться с судьями?
— Для меня стало облегчением, когда повязку отдали Глушакову. Я считаю, что капитаном должен быть полевой игрок. Конечно, если ты не Буффон. Полевому легче добежать до судьи, решить какие-то вопросы. Денис намного ближе к происходящему на поле. Вообще, капитанство Глушакова пошло на пользу команде. А всё, что я делал с повязкой на руке, могу делать и будучи вице-капитаном.

 — Повязка — лишь формальность?
— Для меня да. И больше в напряг, если честно. Больше ответственности.

 — А почему привели в пример именно Буффона?
— Я считаю, что среди европейских голкиперов это пример вратаря-капитана. А у нас такой Акинфеев.

 — В одном из матчей после удаления вы подошли к судье и пожали ему руку. Почему?
— Опять же, воспитание. Просто поблагодарил его за игру. Тем более это был Каюмов, царство ему небесное. Через какое-то время, когда Дикань получил травму, он был резервным. Я ему тогда сказал: «Помните, вы меня с “Зенитом” удалили, а сейчас выпускаете». Посмеялись, обменялись парой фраз, и всё. Потом мы встречались на поле, у нас были хорошие отношения, и в чём-то это даже помогало мне и моей команде. Судьи — тоже живые люди, они такие моменты чувствуют.

 — Хитрили когда-нибудь с судьями?
— Нет, вроде. Бывало, что фолишь, но судья не заметит. Бывало, рефери ошибутся и потом говорят: «Артём, извини за сегодняшнюю игру». Просто я этого никогда не афиширую.

 — В обсуждении судейских решений вы не участвуете.
— Мне в этом вопросе нравится позиция нашего тренера. После игры с «Зенитом» он ничего не сказал про судейство, а, наоборот, указал на наши ошибки. Я придерживаюсь такого же мнения. Судейские решения должны разбирать те, кто на этом специализируется. У футболистов другая работа. Арбитры могут ошибаться. Чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше они будут судить. Тем более с такими командами, как «Спартак» или «Зенит», тяжело работать.

«Я собирался заканчивать с футболом»
— У вас два высших образования. Отец настоял?
— Да. Сказал, что сначала образование, а потом уже будем решать. У меня тогда расписание было, ух… Школа, тренировка, репетиторы — я приползал домой часов в 10, так ещё и уроки делал. Сейчас я бы так не смог.

 — Почему выбрали ветеринарный вуз?
— Папа мне предложил пойти в МЭИ, который он закончил. Но я подумал: он всегда был отличником, его многие знают, и тут я, футболист, приду в этот институт. Я сказал, что не хочу так. А дед мой был ветеринаром, вот как-то и сложилось. Первые два курса учился, а потом уже мне шли на уступки. Декан в положение вошёл — многие зачёты сам ставил.

 — Потом вы получили ещё одно высшее. Зачем?
— Это уже так, физкультурное. Может, потом ещё какое-то будет. Сейчас я пока не понимаю, куда буду двигаться после карьеры футболиста. Честно скажу, главным тренером точно не буду. Мне было бы интересно учить чему-нибудь молодых вратарей, рассказывать им, как нужно укреплять мышцы. А так… Катя вообще говорит, мол, возьму тебя к себе, будешь курьером работать, опыт же у тебя есть.

 — В фирме отца?
— Да. Когда у меня были травмы, я собирался заканчивать с футболом и просто вешался от скуки. Но, как папа мне потом рассказывал, он мне специально дал понять, что офисный образ жизни — не моё. Такие моменты очень хорошо закаляют.

 — А кем себя видите в неспортивной сфере?
— Есть всякие проекты, в которые мне предлагают вложиться, но пока я не готов. Были моменты, когда я вкладывал и понимал, что этим нужно заниматься. Не бывает так, что всё само по себе развивается.

 — Вас когда-нибудь разводили на деньги, как Кержакова?
— Ко мне многие обращаются по разным вопросам, но вообще я осторожный человек в общении с людьми. Кажется, будто я весь такой хи-хи, да ха-ха, но когда доходит до чего-то серьёзного, то меня тяжело провести.

«После АЕК начали искать проблемы в себе, а не в окружающих»
— С кем из футболистов общаетесь ближе всего всего?
— Мой близкий друг — Сабитов. Много общаюсь с Песьяковым и Макеевым. А приятелей и знакомых — море. Когда ты наверху, сразу столько людей вокруг. А чуть травму получишь и думаешь: где они все?

 — В «Фейсбуке» к вам каждый день добавляются?
— Постоянно кто-то стучится, но я к этому нормально отношусь, стараюсь помочь. Недавно девочка написала. У неё мальчик попросил у Деда Мороза автограф Реброва или Глушакова. Мы с ней встретились, я расписался.

 — То есть человек просто сказал, что хочет ваш автограф, а вы приехали и расписались?
— Она сама подъехала. Почему бы и нет? Один человек флаг попросил расписать, я ему прислал по почте.

 — Через кого вы поддерживаете связь с фанатами?
— Сейчас больше всего Глушаков общается с ними. Болельщики сказали, что хотели бы нас поблагодарить за первую часть сезона. После «Мордовии» они нам напихали, а теперь — наоборот. В самолёте Глушак спросил у игроков, и все согласились подняться на трибуну после заключительного матча в году. У иностранцев тоже не было никаких вопросов. В этом и заключается большая часть того, что мы видим на поле. У нас в раздевалке вообще никто права не качает, поэтому и есть единство.

 — Когда последний раз болельщики «Спартака» высказывали своё недовольство?
— После матча с АЕК. Встреч никаких не было, да они и не нужны были — мы и так всё сами слышали и понимали.

 — Все были расстроены после этой игры, но разве не вылет из Лиги Европы помог «Спартаку» набрать такой ход?
— Я читал одно интервью. Не буду говорить чьё. Так вот автор сказал, что «Спартак» специально слился из еврокубков. в этом году-то возьмём?!&Мы так рубились за попадание в еврокубки, чтобы в сентябре слить АЕКу? Не знаю, помог ли нам вылет. Судить можно будет только в конце сезона, но это поражение обозлило нас — каждый начал искать проблемы не в окружающих, а в себе.

«Я не знаю, каково было Акинфееву начать в 16−17 лет»
— На одной из пресс-конференций в Тарасовке вы сказали, что лучше будете тренироваться в «Спартаке» и проводить время с семьёй, чем сидеть на лавке в сборной. У вас был какой-то разговор с Черчесовым?
— Нет. Я же не говорил, что сидеть на скамейке — это унизительно. Можно по-разному трактовать мои слова. Я лишь сказал, как будет лучше для российского футбола. Мне 32 года, у меня двое детей, я почти всё своё время провожу в клубе. Молодому вратарю посидеть рядом с Акинфеевым будет намного полезнее, чем мне.

 — А чему можно научиться, сидя рядом с Игорем?
— Акинфеев — наш вратарский флагман, у него многому можно научиться. Я это видел, пускай другие посмотрят.

 — Чему вы научились у Акинфеева?
— Тяжело объяснить. Мне когда-то говорили: «Ну зачем ты сидишь под Кински?». А я увидел, как человек готовится. Ты общаешься и отмечаешь для себя какие-то вещи в тренировочном процессе, в обычной жизни. Я даже смотрел, что он ел — мне было интересно! Кажется, что это глупости, но я у каждого чему-то учился. Поэтому для молодых вратарей поездка в сборную полезнее, чем для меня, а не потому что я весь такой обиженный. Сейчас ведь много хороших вратарей: молодые Селихов, Крицюк, более опытные Джанаев, Беленов… И опять же, когда ты не играешь в сборной, а через две недели возвращаешься в клуб, то выпадаешь из игрового ритма.

 — Перед матчем с «Амкаром» вы уже знали, что Селихов переходит в «Спартак»?
— Конечно. Не просто так все перед игрой заговорили. Наверное, специально был расчёт на то, что Ребров дрогнет, сейчас у него руки затрясутся. Но честно, мне всё равно, ну пришёл и пришёл, я спокойно отреагировал.

 — А в какие моменты эмоционально тяжело?
— Когда пропускаем. Иногда я думаю: в этом году-то возьмём?!&Был бы нападающим, сейчас бы побежал в центральный круг разыгрывать, а тут все 40 тысяч болельщиков на тебя смотрят, будто ты во всём виноват…". Утром просыпаешься и идёшь дальше.

 — С вашим опытом уже не так трудно настроиться на игру?
— Сейчас-то уже да, а вот перед первым матчем серьёзно трясло. Помню, «Динамо» тогда играло против «Торпедо» в Кубке России. Сидел в раздевалке и думал: «Сейчас просто убегу отсюда!». Я не знаю, как Акинфеев начал играть в 16−17 лет. Это же психологически очень тяжело. То, к чему я пришёл к 30 годам, Игорь достиг уже в 16−17 лет. Раз в 100 лет рождаются люди с такой психологией.

 — У вратарей между собой особые отношения?
— У нас каждый друг за друга. Во вратарской среде свой микроклимат. Любой неверный шаг, любая ситуация может это легко нарушить. Вратари — это семья. Маленькая, но семья. С Серёгой Песьяковым у нас идеальные отношения, хоть мы и конкуренты. Естественно, не сразу стали друзьями. Сначала мы друг на друга с осторожностью смотрели, а потом вся ревность прошла.

«Передо мной сидел Карпин. Я даже на контракт не смотрел»
— Первый матч за «Спартак» был волнительным?
— Я вообще думал, что надолго в клубе не задержусь. Мечтал хоть один матч сыграть, в маечке сфотографироваться на память и мысленно поставить себе плюсик, что ещё одна мечта исполнилась. Честно, были такие мысли. Не то чтобы я не верил в свои силы, просто думал, что «Спартак» для меня — космос. Я и сейчас переживаю. Меня напрягает, когда я спокоен перед матчем. Стараюсь завестись, мысленно ругаю себя. В первую очередь чувствую ответственность перед семьёй, которая за меня переживает.

 — Они вас критикуют?
— Шестилетний Платон иногда говорит: «Папа, в этом году-то возьмём?!» Это самое обидное для меня. Помню, приехал после сборной, когда три гола за тайм пропустил, а меня старший сын успокоил: «Да ладно тебе, пап. Мне понравилось, ты хорошо сыграл». Я сразу подумал, что всё не так плохо оказывается.

— Помните свой первый матч в Лиге чемпионов?
— Я тогда вообще не должен был играть, но сломались и Дикань, и Песьяков. Представлял, как услышу гимн лиги. Выходил и даже не парился — вообще всё равно было, как сыграю. Хочется снова услышать тот гимн.

 — Вы ведь были фанатом «Спартака»?
— Да, болел. Ходил с «розой» по улице, прятал её, чтобы по зубам не получить. Один раз остановили на улице и спросили: «Ты за “Спартак” болеешь? А ну назови пять человек из состава!».

 — Назвали?
— Да, но уже не помню кого. Наверное, Тихонова, Цымбаларя, Титова, Филимонова, Хлестова, Пятницкого, Юрана…

 — Ваш любимый игрок того «Спартака»?
— Филимонов нравился, Баранов и Ромащенко лупили мощно, Тихонов в ближний и дальний бил как с левой, так и с правой. Техничный Титов. Конечно, Аленичев. Цымбаларь левой ногой «Реалу» засадил. Там любого можно вспомнить. Когда подписывал контракт со «Спартаком», передо мной сидел Карпин. Меня трясло. Я даже на контракт не смотрел.

 — А ведь всего этого могло и не быть — ваша мама не одобряла увлечение футболом.
— Да, потому что постоянно были синяки, подранные бока, рваная и грязная одежда. Поля были не такие, как сейчас. Так ещё и стиральные машины постоянно ломались. Они же были другие, с ручным отжимом, ванна вечно засорялась. Мама мне сказала: «Слушай, ну что ты ерундой занимаешься? Заканчивай с этим футболом». Если бы не папа, она бы меня точно отговорила. Первое время родители даже не знали, что я футболом занимаюсь. Ну ходит ребёнок куда-то, собрал сумку — и пошёл. Потом папа спросил: «Ты куда ходишь-то?» Да вот, говорю, на «Красный Октябрь» в Тушино езжу.

Беседовали: Полина Куимова, Григорий Телингатер.