Людмила Слуцкая: Ананас от сына с первой получки для меня дороже любых бриллиантов

О Леониде Слуцком — откровенно мама тренера.

«СЭ» продолжает публиковать отрывки из книги нашего обозревателя Игоря Рабинера «Леонид Слуцкий. Тренер из соседнего двора». Сегодня о сыне откровенно рассказывает мама тренера Людмила Николаевна, заслуженный работник народного образования России, которая после ранней смерти мужа вырастила Леонида в одиночку и заложила в него все главные черты личности. Леонид Слуцкий: «Мама, эта победа — для тебя!».

О ТОМ, КАК СЛУЦКИЙ ПОСВЯТИЛ
ЕЙ ПЕРВОЕ ЗОЛОТО В 2013 ГОДУ.

— Знаете, как я смотрю футбол? Выключаю звук телевизора и хожу по квартире туда-сюда, бросая взгляды на экран. И только когда вижу, что-либо мы уверенно выигрываем, либо проигрываем так, что уже не отыграться, сажусь и включаю громкость.

Вот и тогда, с «Кубанью», включила, когда все уже закончилось, — ведь счет до конца был 0:0. И на полуфразе услышала про себя! А может, я вообще ослышалась? Но едва поняла, что нет, — как слезы полили!

Ведь живешь своей жизнью и не думаешь обо всем этом. Я-то всем говорю, что люблю их, — и Лене, и внуку Димке. Тому — вообще каждый день. А когда сын звонит, всегда прощаюсь так: «Ну все, сынок, целую. Я тебя люблю». Но так, чтобы он мне говорил: «Мама, я тебя люблю, ты у меня самая-самая!» — такого нет. Просто знаю, что у него есть я. И вижу по отношению, как он меня воспринимает. Он правильный по жизни человек. И ребенком был таким же. Правда, мне казалось, что все так живут.

Но когда ЭТО услышала — совсем по-другому на своего сына посмотрела. В такой момент посвятить свой главный трофей мне… Я была к этому не готова. Даже и не подозревала, что такое может быть. Не всегда слова значат много. Но тут — значили. Конечно, мне было очень приятно. Я сильно плакала.

Говорите больше своим родителям, что вы их любите. Что помните, что скучаете, что вам их не хватает. Это приятно. Это нужно.

О СМЕРТИ МУЖА И ЖИЗНИ ПОСЛЕ НЕЕ.

— Виктор проболел недолго. Впервые он обратился к врачу с жалобами на сильные боли в груди в сентябре 1977-го. На самом деле болело легкое, а ему принялись лечить сердце. Никто не додумался даже сделать флюорографию. Но боли продолжались, и однажды мы поехали в Москву, к серьезному профессору. Но было уже поздно. Рак легких в последней стадии. Димка теперь говорит, что, когда вырастет, будет ученым. И откроет таблетки, которые помогут от СПИДа и рака….

7 марта 1978-го Виктор умер, 19 марта мне исполнилось 30 лет, 4 мая Лене — семь. Представляете, как мы остались, потерянные, с кооперативной квартирой, за которую нужно было платить? Как жить, что делать, как выживать? Было очень трудно. Но выжили.

Квартира казалась мне огромной. Когда купили, думала — все, это наша жизнь, здесь Леня женится, потом будем все вместе жить… Правда, платить за нее надо было очень много — 120 рублей в месяц. По-нынешнему выражаясь, это была ипотека на 25 лет. Но Виктор зарабатывал неплохо, и жили мы хорошо. И машина была, «Волга» с оленем на капоте….

Со дня смерти Виктора началась другая жизнь. Мы продали машину, гараж. Со мной мама жила, пенсию получала — на нее и жили. А моя зарплата и пенсия по потере кормильца, которую платили Лене, шли на оплату квартиры.

Леня был маленький, он не мог и не должен был знать, что у меня зарплата заведующей в детском саду — 90 рублей, а за квартиру платить надо было 120. Причем еще столько лет… А деньги, которые были отложены, мы потратили на лечение Виктора, когда в Москву ездили.

Когда классе в шестом-седьмом у Лени стали расти потребности, я пошла подрабатывать. Мыть полы ночью в учреждении. Старалась сделать так, чтобы этого никто не увидел и никто не узнал, — все-таки днем руководила детским садом, а тут — уборщицей.

Работала там года два, получала 70 рублей в месяц. Это было большое подспорье. Леня потом говорил: «Вот все говорят: “Трудно жили”, но я не помню, чтобы нам когда-то на что-то не хватало». В это время он не знал, что я подрабатываю, я ему уже потом сказала.

А то, что замуж больше не вышла… Нет, сразу ничего не решала. Просто так вышло. Вначале работала, надо было кормить сына, было не до того. И потом, это же были другие времена. Жила с мамой, домой человека не привести. Как и уйти из дома на ночь. Это ж надо было маме рассказать — а как? Мы родителей не то что боялись, но стеснялись. И я себе такого позволить не могла, было неудобно.

По поводу личной жизни я не переживала. Это сегодня что-то там говорят про одиночество, депрессию. А тогда и слова-то такого не знали. В худшем случае у тебя могло быть плохое настроение. И то какие-то часы. Некогда было неделю горевать. Утром надо было идти на работу и все забыть.

И казалось, что все у меня нормально. Я дружила с соседкой сверху, Леня — с ее сыном Сашкой. Так их муж и отец каждый день пьяный домой приходил. Такого мужа я не хотела. А другого в жизни больше не встретилось.

О СЛУЦКОМ В ДЕТСТВЕ.

— Леня в детстве с Димкой в чем-то похожи. Очень добрые. Очень внимательные. Но Димка — более смелый. Взять хотя бы этот его экстремальный самокат, с которого он не слезает. И со всеми находит общий язык. А Леня страшно переживал, если ему взрослый человек на улице просто делал какое-то замечание. Для Лени это был крах. У него не припомню драк, а Димка подраться может — но по делу, только если нужно кого-нибудь защитить.

Меня часто спрашивают: как ты его воспитывала? Да не воспитывала я его! И вообще, будучи педагогом, не знаю, что такое воспитание. Можно научить здороваться, вести себя культурно. А все остальное… Не будешь же говорить: «Ты меня, сынок, люби, я твоя мама».

Мы его никогда не наказывали. Никогда не били. Никогда не ругали. Он же у нас отличником был. Иногда с работы прихожу — и вижу, как бабушка Лене говорит: «Ты почему сегодня “четверку” в дневнике принес?» И делает важный вид. А он делал вид, что ее боится. Ему все давалось очень легко. Он ничего не зубрил, почти все уроки дома не учил. Все запоминал прямо в школе.

Но к Лене я все-таки жестче относилась, чем к Диме. Умела говорить «нет». Когда я внуку сейчас что-то в очередной раз позволяю, сын ворчит: «Ты в нем растворилась».

Леня был маленький, он не мог и не должен был знать, что у меня зарплата заведующей в детском саду — 90 рублей, а за квартиру платить надо было 120.

О СЕРДЕЧНОМ ПРИСТУПЕ,
КОГДА СЛУЦКИЙ ПОШЕЛ В ИНСТИТУТ ФИЗКУЛЬТУРЫ.

— Вряд ли он мог бы вырасти в хорошего футболиста. У него немножко другой склад ума. Тренерское, аналитическое ему ближе. Он должен думать, а не только бегать. Может, потому во вратари и подался. Кстати, и игрушки у него были «тренерские» — он любил из индейцев, солдатиков команды строить. И его «армии» у других детишек эти войнушки почти всегда выигрывали.

А потом он подал документы в институт физкультуры. Для меня это был конец света. Сердце болело, приступ был. Я лежала. И этого Дергача Василия Васильевича, который его туда зазвал, последними словами ругала! Это уже потом мы подружились, и лишь спустя много лет я задумалась — видимо, не зря он пошел туда, в этот футбол.

Варианта было два — юрфак и журфак. Журналистика, кстати, ему очень нравилась, а говорить он всегда умел. И рассуждал: «Если я когда-нибудь и буду журналистом, то только спортивным».

А на юридический он даже собеседования прошел. У нас в Волгограде есть следственная школа. Чтобы туда попасть, нужно было пройти собеседования в прокуратуре, еще где-то. И он прошел — причем, как потом выяснилось, уже зная, что туда не пойдет! А я-то счастливая ходила, везде его хвалили: «Да мы его и без экзаменов взять можем». Он благодаря золотой медали и так только с одним экзаменом мог поступить.

А потом Леня тихо отнес документы в институт физкультуры на отделение футбола и просто поставил меня перед фактом. Рассказал, что люди в приемной комиссии были сильно удивлены и друг другу показывали его аттестат с одними пятерками.

Почему я так расстроилась? Когда-то, чтобы отвезти домой и установить какой-то новый шкаф или стенку, нужно было зайти с заднего двора в мебельный магазин и поговорить с грузчиками. За умеренную плату они все делали. Когда отец Лени был еще жив и в 1972 году мы получили новую квартиру, надо было ее обставлять. Я пошла к грузчикам — и разговорилась с ними.

Оказалось, что все они закончили институт физкультуры. Мне и Леня про них рассказывал: «А, я его знаю. Он бывший боксер». Сын вообще, по-моему, всех спортсменов в мире с детства знал по именам. До сих пор и легкую атлетику смотрит, и волейбол, и что угодно.

И как же эти грузчики отложились у меня в голове! И когда спустя 17 лет мой сын, умный, красивый и все такое, пошел в институт физкультуры, у меня они сразу в памяти всплыли.

Нет, на Леню я не кричала. Но у меня сразу созрел план. Я слышала про Василия Васильевича Дергача, что он на кафедре футбола все решает. И пошла к нему, поставив себе задачу: вначале уговоры, затем злость, потом гнев. В итоге наговорила ему много нехороших слов. Мне надо было выпустить пар, найти виноватого и все ему рассказать. А кому? Леня меня уже не слушал.

Дергач оказался человеком очень тактичным и выдержанным. И выстоял под моим натиском. А много лет спустя порекомендовал Леню другому своему ученику — Сергею Павлову, когда тот вывел «Уралан» в высшую лигу и надо было формировать дубль и искать туда тренера.

О ТОМ, КАК СЛУЦКИЙ УПАЛ С ДЕРЕВА
И ГОД ВОССТАНАВЛИВАЛСЯ.

— На всю жизнь запомнила тот день. Это было 13 октября 1989 года, воскресенье. Меня дома не было. Леня собирался идти на тренировку. И тут соседка позвонила в дверь со своей просьбой. До того она прошла многих мальчиков, в том числе заглянула к Саше, нашему соседу сверху. Тот, парень категоричный, спокойно ответил: «Я? На дерево? Вы что, не пойду». И закрыл дверь.

А Леня никогда в жизни не мог никому отказать. Он не умел лазить по деревьям, ничего о них не знал. Это потом уже выяснил, что осенью у тополей тонкие веточки и на них забираться нельзя. А он полез. Кошечку-то снял. Но потом под ним обломилась ветка, и он полетел. Со всем своим ростом упал на переносицу и заодно повредил колено.

Я была у сестры, мне позвонила мама девочки, чья кошка на дерево залезла. Я тут же на такси в больницу. Его уже отвезли на операцию, которая длилась долго. Спасибо дежурному доктору, который собрал ему колено как положено, не тяп-ляп. Когда Леню везли на каталке, вместо лица у него было сплошное месиво.

Насчет 20-местной палаты — это Лене так показалось. На самом деле там было восемь человек — впрочем, тоже немало. Самое страшное, что, когда сняли гипс, нога у него была абсолютно ровная. Колено не сгибалось. Вообще. Его надо было разрабатывать.

После снятия гипса я забрала Леню домой. Каждый день он ложился на диван, я грела парафин, накладывала на колено. И по миллиметру гнула ему ногу. Боль — дикая, хотя переносил он ее мужественно, не кричал.

Но ногу мы согнули. Полностью. Хотя чего это стоило! Первое время после гипса мы ездили на физиотерапию. В такси садимся — а хороших машин тогда еще не было. Места для ноги нет — иногда приоткрывали окно, и нога торчала оттуда….

И все-таки во всем, что в больнице происходило, было кое-что хорошее. Вы не представляете, сколько у него перебывало людей. Я же там со всеми врачами перезнакомилась — благо больница была прямо напротив моего детского сада.

Одному его соседу по палате ноги отрезало полностью. У второго в голове что-то перемкнуло. Ему делали какие-то тяжелые уколы, но он мог сорваться и с бешеными глазами куда-то побежать. Один раз так по Лене пробежался. Третий был на Шарикова похож — просто копия! К тому же и бездомный — то есть и биография напоминала.

Он тяжело переживал, что в футбол играть не будет. Потому что очень этого хотел. А понимание того, что великим спортсменом он в любом случае не стал бы, думаю, пришло к нему позже. Тогда рана еще была свежа. Но какое могло быть возвращение в футбол, если у него каких-то косточек в колене не хватало — настолько оно при ударе было раздроблено? Попытка вернуться, если и была, то скорее для себя, чтобы во всем убедиться. А вдруг чудо? Хотя чудо — это то, что разработали колено. Иначе хромал бы всю оставшуюся жизнь.

После того проигрыша детей в «Олимпии» Леня решил, что я нефартовая и мне нельзя ходить на футбол.

О ТОМ, КАК АДАМОВА ДОМА ВЫХАЖИВАЛИ.

— С первой получки в «Олимпии» Леня купил и принес домой… ананас. А мы с бабушкой и не знали, что это такое, как его есть, чистить. Для Волгограда тогда это было диво дивное. И для меня тот ананас был дороже бриллиантов, которые Леня подарил мне, попав в «Уралан»… Не забуду и другого: когда сын набирал детей в свою первую команду, то писал дома от руки объявления, а я ходила и расклеивала их по району.

Сколько я с «олимпийцами» возилась! Как-то Леонид мне Рому Адамова привел с высокой температурой. Но сначала я отвела его в больницу — она была недалеко, полчаса пешком. У мальчика был отит, стреляли уши, и я боялась заниматься самолечением. Помню, доктор спрашивает: «Ты с кем пришел?» Рома отвечает: «С мамой». Они все между собой меня мамой называли.

Я его оставила в больнице, потому что доктор сказал: «Надо». Но когда пришла домой, увидела там Рому! Пока шла, он успел из больницы сбежать и примчаться раньше меня. Ну что мне оставалось делать? Не могла же я его второй раз отправить в больницу, если ребенку в 11 лет страшно там было одному находиться?

Тогда уже пришлось уйти с работы на несколько дней, и мы дома его лечили. Мы вообще всех дома лечили. Леня приводил всех детей. Кто-то закурил и был пойман? Домой на профилактику, неделю у нас живет. Кто-то еще сильно провинился? Тоже домой, под жесткий контроль. Он очень строго относился к ним в плане курения, пива, режима вообще. Так и надо было.

О ТОМ, ПОЧЕМУ НЕ ХОДИТ НА МАТЧИ СЫНА.

— Однажды пошла на «Олимпию» — и она, выигрывавшая почти все матчи, проиграла. После того проигрыша детей в «Олимпии» Леня решил, что я нефартовая и мне нельзя ходить на футбол. Но я и не сильно хочу, потому что не выдержу всего этого. Дома-то ухожу от телевизора, счет только гляну — и опять бродить по квартире. С утра в день игры поднимается давление, все знают, что трогать меня нельзя — ответить могу не так, как надо.

Но, если честно, так хотела осенью пойти, когда сборная играла! Тем более что много наших друзей на те матчи ходили, да и Димка тоже первый раз на папин футбол выбрался. Хотелось выйти в свет и показаться. Но не тут-то было….

О ЖЕНЕ СЛУЦКОГО И СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ.

— К появлению в нашей жизни Ирины отнеслась нормально. Потому что уже шли разговоры об этом, Лене было 32 года. И сама я понимала, что — надо. Заранее подготовила себя к такому повороту событий. Помню нашу первую встречу, Леня с Ириной пришли к нам домой в Волгограде. А через год Димка родился.

Свадьбы действительно почти не было — Леня был очень занят в «Москве». И потом, он очень не любит какие-то пышные вещи, касающиеся его самого. Вот Адамову или Колодину, другим «олимпийцам» он может устроить все что угодно. Но не себе.

Ирина — абсолютно непубличный человек и Лене очень подошла. Она не требует постоянного внимания. Другая могла: «Ах, вот я вышла замуж, а мне не с кем в кино сходить!» Такого нет. Она сразу приняла весь его образ и стиль жизни, который совершенно не изменился. С ее стороны не было никаких требований.

На Леню никак нельзя воздействовать. И из нас троих — Димы, Ирины и меня — никто и не пытается. Думаю, что это бесполезно — да и нужды нет. Он никогда не считает наши деньги, не спрашивает, кто, что и за сколько купил. Может, поэтому мы с Димкой и разбаловались, позволяем себе много лишнего — чего, может, и не надо бы.

Вот сегодня купили второй монитор. Только в прошлом году купили монитор, который был самый крутой, — а вот сегодня, оказывается, самый крутой уже этот. Леня никогда нас ни в чем не ограничивал.

А что Ирина за человек… Она — Рыба и я — Рыба. Тем самым хочу сказать, что мы по гороскопу одинаковые. И Димка тоже. Он родился 14 марта, я — 19-го, она — 20-го. Для меня важна чистота, порядок, еда. Чтобы все было убрано, разложено по полочкам. Чтобы ты пульт отсюда взял и сюда же его положил. И Ирина или сама по жизни такая же, или ухватила это в один момент. Вроде бы мелочи, но в каждодневной жизни они очень важны. И в них разногласий нет.

Димка родился, когда Леня еще в дубле «Москвы» работал. Приехал дня через два. И до выписки Ирины был у нее, и на самой выписке. В первый момент очень растрогался и немножко растерялся. Звонил всем друзьям, знакомым, спрашивал: «Что мне делать?» Одна подружка сказала: «Что делать? Пойди напейся». Но это не для Лени.

А в его жизни ничего не изменилось. До того, как Димке стукнул год, по-моему, он особо и не понимал, что сын растет. Только когда внук уже начал что-то лепетать, ходить, тогда его папа и проникся. А когда лежал в люльке — не было такого….

О ЖУТКОЙ ПЕРВОЙ МОСКОВСКОЙ КВАРТИРЕ.

— Представьте, как нам «повезло». Мы купили свою первую в Москве квартиру — на улице Сайкина, недалеко от стадиона «Торпедо». Потом уже выяснилось, что в каждом доме выделяются муниципальные квартиры неимущим людям. И надо же такому случиться, чтобы такая квартира оказалась для нас соседней! Более того, та «однушка» досталась сумасшедшей семье. Реально сумасшедшей.

Днем они спали. А ночью начинали выяснять отношения. Бить, резать друг друга, орать: «Спасите, помогите!» Вот как сдали дом — кирпичные стены и больше ничего, так у них все и было. Даже полов — картон какой-то бросали. У них не было ни воды, ни газа. Электричество заменяла керосиновая лампа. Дочь в сумасшедшем доме лежала, но туда, мне кажется, маму надо было класть. Сын два раза себя ножом резал.

А мы, когда Леонид уезжал, оставались одни. Две женщины и ребенок. Сейчас, думаем, дверь откроем, а там кто-нибудь мертвый лежит. Или на нас с ножом бросятся. За хлебом боялись выйти.

Помню, Леня был в поездке, и последняя ночь была ужасная. Соседи там орали как оглашенные, мы с Иринкой, женой Леонида, проснулись: «Боже, что делать?» Наконец я Лене позвонила: «Очень страшно нам с Димкой». Он тут же: «Ищите квартиру». Через какое-то время их оттуда все-таки выселили, поскольку очень уж большими стали долги по оплате коммунальных расходов. Но нас это уже не интересовало.

Вот мы и съехали. Вы такое когда-нибудь слышали, чтобы люди добровольно уходили из собственного жилья на съемное? А с нами такое было. И лишь через какое-то время, уже в ЦСКА, нашли нынешнюю, в «Алых парусах».

О ГИНЕРЕ, ТРУДНОСТЯХ ПЕРВЫХ ЛЕТ
И ОБСТАНОВКЕ ДОМА ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЙ.

— Думаю, что Гинер — умнейший человек и не один день наблюдал за Леонидом. Может, скажу высокопарно, но умный человек тянется к умному человеку. Евгений Леннорович просто в нем этот ум увидел.

Первое время в ЦСКА сыну было очень тяжело. Он же не зря потом заявление об уходе подавал. Это не потому, что он просто психанул. А от этой самой тяжести. От взаимного непонимания. Мы беседовали, и я всегда говорила: «Для всего нужно время». За один день ничего не делается. Это не «Москва», не «Крылья». А сегодня в его отношениях с игроками все стало так, как когда-то было там. Он знает всех жен, всех детей игроков. Ему это интересно, и им — тоже. Но сколько для этого потребовалось времени, сил и терпения!

Мы иногда с ним можем очень долго сидеть вот здесь, на диване, вдвоем, когда все спят. До четырех утра, до пяти. И о многом, многом говорить. О том, что он никому не скажет. А я его слушаю — и иногда даже, как он говорит, даю правильные… Ну, может быть, не советы. Я даже Димке, хотя ему и 11 лет, советы не могу давать. А тем более Лене.

Скорее всего, делаю правильные выводы из того, что он говорит. А иногда даже знаю, что он хочет услышать. Исходя из обстановки и его настроения, могу даже немножко подыграть, чтобы ему стало легче. Три-четыре последние игры в 2015 году были очень тяжелые у нас в доме. Сразу после поражений никогда не звоню, не лезу в душу, а вот если результат нормальный, минут через 20 после окончания игры, когда знаю, что он уже включил телефон, набираю….

Когда проигрываем, он приходит, ложится на диван и молчит. Мы где-то тут. Но его не трогаем. Я знаю, когда у него какое настроение и как с ним надо разговаривать. Иногда даже пожестче. А то, бывало, ляжет на диван и начинает: «Ой, все, мы проиграли. Мне теперь кажется, что моя команда никогда не выиграет. Это крах. Ну что я сделал неправильно?».

Часто ему говорила: «Леня, наверное, ты будешь в сборной». Он отмахивался: «С чего ты взяла? Такого не может быть и никогда не будет».